АКАДЕМИЯ НАУК В РАЗВИТИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКИ

 

 

На предшествующих заседаниях речь шла главным образом об истории отдельных наук в нашей стране, об отдельных выдающихся и ве­ликих ученых. Я подойду к истории науки с несколько иной стороны. Я буду говорить об истории научного учреждения, очень крупного учреждения — нашей Академии наук. В истории науки большого внимания заслуживает эволюция ее организационных форм, всегда оказывавших глубокое влияние на содержание науки и по существу тесно связанных с этим содержанием. В изменениях этих форм с особенной отчетливостью сказываются общие социальные и экономические условия эпохи.

Организационные формы развития русской науки во многом отходили от традиций Западной Европы. Причину этого надо искать в особенностях истории нашей Родины.

Исторические и археологические изыскания, главным образом последних десятилетий, с несомненностью устанавливают, что в средние века наука на Руси находилась примерно в том же состоянии и на том же уровне, как и в других европейских странах. Рост науки и техники в нашей стране был, однако, губительно и на долгое время нарушен татаро-монгольским нашествием и длительным тормозящим влиянием церковной византийской косности и консерватизма. Организованная светская наука на Руси стала постепенно формироваться только в конце XVII в. Фео­дально-крепостническая Русь этого времени и в экономическом и в куль­турном отношении сильно отставала от прочей Европы, уже продвигав­шейся к капиталистической фазе своей истории и частично в нее вступав­шей. В итоге в эпоху Петра перед Русским государством неотложно встала задача решительного увеличения промышленности, торговли и военной силы. Для всего этого требовалась большая и срочная помощь техники и науки. Петр I упорно искал путей наиболее действенного и быстрого способа распространения науки в России. После многих попыток в каче­стве такого способа было принято создание русской Академии.

По собственному опыту и через таких консультантов, как Лейбниц и Вольф, Петр I хорошо был осведомлен о статутах в работе иностранных академий. В большинстве случаев это были добровольные ученые обще­ства, до некоторой степени привилегированные, т. е. поддерживаемые правительствами. Члены этих обществ собирались для обсуждения своих и чужих научных исследований, издавали научные труды и журналы и лишь в очень скромных размерах располагали иногда возможностями экспериментальной работы в виде кабинетов и обсерваторий. Материаль­ная основа таких академий ограничивалась только небольшими библиоте­ками. Таковы были довольно многочисленные и самые старые итальян­ские академии, вроде римской Академии деи Линчеи, Парижская Академия наук, Лондонское Королевское общество. Научная деятельность членов этих академий была всегда их личным, частным делом; работа экспериментальная и теоретическая осуществлялась в домашней обста­новке и на собственные средства. Домашние лаборатории существовали у Леонардо да Винчи, Галилея, Торичелли, Ньютона, Лавуазье. Кембридж­ская лаборатория Ньютона, в которой он произвел свои знаменитые оптические исследования, располагалась в его личной комнате. Точно так же на собственные средства содержал он химическую лабораторию.

Таким образом, академии Западной Европы почти никогда не были источниками научного исследования; они были местом, в котором лишь подводились итоги научной работы, выполнявшейся в других местах,— в университетах, частных кабинетах, лабораториях, анатомических теат­рах. Академии были не созидательницами, а только рупорами нового ве­ликого естествознания Галилея, Декарта и Ньютона.

Петербургская Академия, по намерениям Петра I, в корне должна была отличаться от своих западноевропейских предшественниц. Она не могла, быть местом для подведения итогов научной работы, производимой в других местах вне ее. Русская Академия в силу исторических обстоя­тельств сама должна была сделаться источником, при том почти един­ственным и главным источником науки в России.

Вопросу о создании Петербургской Академии Петр придавал очень большое значение. 20 января 1724 г. он рассмотрел проект положения об Академии, составленный по его указаниям будущим первым президентом Академии, лейб-медиком Лаврентием Лаврентьевичем Блюментростом. При этом Петр сделал в проекте многочисленные поправки и дополнения своей рукой. Через два дня после этого Сенат обсуждал проект положе­ния. О важности нового правительственного начинания можно судить и по тому, что на заседании Сената присутствовали наиболее ответственные государственные лица — канцлер Головин, князь Меншиков и другие, и заседание продолжалось четыре часа. 28 января был обнародован указ об учреждении Академии наук.

Для истории Академии наук и всей нашей отечественной науки очень большое значение имеет указанный проект положения об Академии, лично просмотренный Петром. Из «Положения» с полной ясностью видно, что создавалось не добровольное ученое общество, а центральное государ­ственное научное учреждение, которому правительство, во главе с царем, придавало первостепенное значение. Решительное отличие русской Ака­демии от западных образцов отчетливо выражено в самом «Положении». «Понеже ныне в России здание к возвращению художеств и наук учинено быть имеет,— читаем мы в «Положении»,— того ради невозможно, чтобы здесь следовать в прочих государствах принятому образу; надлежит смот­реть на состояние здешнего государства, как в рассуждении обучающих, так и обучающихся, и такое здание учинить, через которое бы не токмо слава сего государства для размножения наук нынешнем временем рас­пространилась, но и через обучение и расположение оных польза в народе впредь была». В «Положении» настойчиво подчеркивается различие меж­ду университетами, в которых «собрание ученых людей ...молодых людей обучает», и академиями, в которых собранные в них ученые «не токмо науки в своем роде, в том градусе, в котором оные ныне обретаются, знают, но и через новые инвенты оные совершить и умножить тщатся, а об учении прочих никакого попечения не имеют».

«При заведении простой Академии наук, — рассуждают авторы «По­ложения», — обои намерения не исполнятся, ибо хотя чрез оную художествы и науки в своем состоянии производятся и распространяются, однакожде оные не скоро в народе расплодятся; а при заведении университета — и менее того: ибо когда рассудишь, что еще прямых школ, гимназиев и семинариев нет, в которых бы младые люди началам обучаться и потом выше градусы наук восприять и угодными себя учинить могли, то невоз­можно, дабы при таком состоянии университет некоторую пользу учинить мог».

После такой характеристики состояния науки в стране в «Положении» следует вывод, с полной определенностью очерчивающий характер буду­щей (русской Академии: «И тако потребнее всего, чтобы здесь такое собра­ние заведено было, еже бы из самолучших ученых людей состояло, кото­рые довольны суть:

1) науки производить и совершить, однакожде тако, чтобы они тем наукам

2) младых людей (ежели которые из оных угодны будут) публично обучали, и чтобы они

3) некоторых людей при себе обучали, которые бы младших людей первым рудиментом (основательства) всех науки паки обучать могли».

Следовательно, задуманная Петром Академия должна была соединять в себе, если пользоваться современными понятиями и терминами, функции научно-исследовательского учреждения, высшей школы, а также задачи подготовки аспирантов. На академиков «Положение» возлагает и другие государственные обязанности консультационного характера: «Ежели е. и. в. потребует, чтобы академикус из своей науки некоторое дело сыски­вал, то повинен он тое со всем прилежанием чинить и о том в надлежащее время отповедь дать (ибо суть многие дела, которые вельми малы быть кажутся, однако ж долговременное разыскание требуют)».

В материалах, не вошедших в «Положение», но одновременно состав­ленных Блюментростом, ясно указывается также на необходимость попу­ляризации научных знаний со стороны академиков: «Понеже намерение при сем здании такое, чтобы не токмо художества и науки размножились, но и чтобы народ от того пользу имел, того ради требуется, чтобы каждый академикус обязан был систему из своей науки на латинском языке писать и ежедневно один час свою науку публично учить». Конечно, мож­но выразить сомнение в действенности такой популяризации науки по-латыни. Однако следует иметь в виду, что в первые десятилетия деятель­ности Академии все латинские речи академиков неуклонно переводились и издавались на русском языке.

«Положение» предусматривало, наконец, необходимость материальной основы для работы Академии: «А чтоб академики в потребных способах недостатку не имели, то надлежит, дабы библиотека и натуральных вещей камора Академии открыта была».

Петр немного не дожил до открытия Академии. Академия начала свою работу после его смерти, но основы «Положения», утвержденного Петром, в главных чертах были осуществлены. Действительно, Петербургская Академия XVIII в. стала совсем не тем, чем были иностранные академии. Она сделалась основным истоком новой русской науки. Почти все, что было достигнуто в области науки в России в XVIII в., непосредственно или косвенно исходило из Петербургской Академии. В истории мировой культуры нельзя указать другой пример столь же быстрого и эффектив­ного выращивания науки, как это было в России в первой половине XVIII в. через посредство Петербургской Академии. Способ распростра­нения науки, избранный Петром, оказался правильным,

В отличие от своих иностранных прообразов. Академия стала важным государственным, а не добровольным общественным органом. Не в при­мер иностранным академиям, русская Академия в первое же десятилетие своего существования обладала превосходными для своего времени вспо­могательными учреждениями, большим физическим кабинетом с несколь­кими сотнями приборов, химической лабораторией, астрономической об­серваторией, анатомическим театром, хорошей типографией и граверной «палатой», механическими и оптическими мастерскими, библиотекой.

В результате Петербургская Академия наук вскоре после своего осно­вания стала поприщем для деятельности замечательных ученых, искон­ных русских людей — Ломоносова, Крашенинникова, Тредьяковского. Можно с несомненностью утверждать, что гений Ломоносова мог развер­нуться в полной мере потому, что вместе с ним выросла русская Академия, послужившая для него необходимой родной почвой.

В Петербургской Академии с первых лет ее деятельности появилось много иностранцев, среди которых были и явные бездельники, и самозван­цы, и авантюристы. Приглашая в русскую Академию в большом числе иностранцев, приносивших нередко вместе с наукой высокомерие и пре­зрение к чужой стране, Петр волей-неволей посеял в Академии начала внутренней борьбы, мешавшей работе Академии почти в течение полуто­раста лет, а также то преклонение перед иностранцами, со следами кото­рого наша передовая общественность воюет и теперь. Но вместе с тем Академия сумела с большой пользой для родной страны привлечь и таких ученых, как Л. Эйлер, для которых Россия стала второй родиной и кото­рые дали ей очень много.

В первые десятилетия при Академии наук состоял ее собственный уни­верситет; инициативе академика Ломоносова обязан своим возникнове­нием Московский университет. Несомненно участие Академии наук в организации Казанского университета, попечителем которого долгое время состоял академик Румовский, ученик Ломоносова и Эйлера. Академия с первых же лет своего существования стала реальной помощницей госу­дарства в вопросах техники, в изучении страны, ее географии, населения, естественных богатств. Такие академики, как Эйлер и Бернулли, давали заключения по поводу механических изобретений, проектов вечных двига­телей, по вопросу о подъеме знаменитого московского кремлевского колокола и т. п. Академия принимала участие в дальних экспедициях, с успехом начала изучать историю русского народа и составлять русскую грамматику. Петербургские академики с большой энергией и добросо­вестностью, в соответствии с «Положением», занялись гимназическим и университетским обучением молодежи и читали публичные лекции, иногда с демонстрациями. Большой заслугой Академии наук в XVIII в. была ее издательская деятельность. Во второй половине XVIII в. Академия опуб­ликовала 174 книги периодических изданий, 46 книг оригинальных и пе­реводных по русской истории, 19 книг по русской географии и этногра­фии, в том числе фундаментальные сочинения Крашенинникова, Палласа, Лепехина, Озерецковского, Миллера и других. Громадное значение для русского народа имели изданные Академией наук переводы классиков. Было издано 42 тома переводов Гомера, Эзопа, Геродота, Плутарха, Витрувия и т. д., переводились философские книги Фонтенеля, Монтеня я других. Почти вся научно-популярная литература в XVIII в. выходила из Академии наук.

Наряду с указанными большими заслугами Петербургской Академии были очевидны ее многочисленные недостатки. Основной недостаток был количественный; страна нуждалась в значительно более широком объеме всех разделов работы Академии. Академия не успевала подготавливать ученых и просто образованных людей в достаточном числе. Попрежнему приходилось часто обращаться к помощи иностранцев. Как уже говори­лось, многие из таких иностранцев относились к русской Академии, как к месту выгодного и легкого заработка, и приносили больше вреда, чем пользы, отечественной науке, смотря свысока на народ, оказавший им гостеприимство. Царское правительство, особенно во второй половине XVIII в., оказывало Академии слишком малую помощь и начинало рас­сматривать ее как некоторый придворный декорум. Наряду с выдающи­мися людьми в Академию, по соображениям; часто имевшим мало общего с наукой, попадали бездарные люди, присутствие которых только снижа­ло авторитет Академии.

Эти отрицательные стороны истории Петербургской Академии в XVIII в. не могут, однако, перевесить ее несомненного и громадного положительного значения для развития науки в нашей стране. К началу XIX в. в значительной мере в результате деятельности Академии и ее глубокого культурного влияния в России появились хорошие высшие шко­лы, университеты в Москве, Харькове, Казани, Петербурге, Военно-хирур­гическая академия, большие и деятельные научные общества, такие, как Вольное экономическое общество, Общество испытателей природы в Мо­скве и др. По книгам, издававшимся Академией наук, училась вся старая Россия, они иногда проникали до самых ее глубин, до медвежьих углов глухой провинции.

Географические, исторические, естественно-научные работы Академии впервые раскрыли стране ее собственный подлинный облик.

В Петербурге по-новому и с большим успехом разрабатывались важ­нейшие проблемы науки того времени. Было положено прочное и кон­кретное начало атомистической теории строения вещества. Развивалось учение о теплоте, о капиллярных явлениях. В Петербурге впервые в истории науки была заморожена ртуть. Ломоносов первый открыл и доказал на опыте закон сохранения вещества при химических превращениях. Он и его ученики начали развивать физическую химию как особую науку. Русская академическая наука шла в первых рядах в области учения об электричестве и магнетизме, в частности об атмосферном электричестве. Широко и оригинально развернулось строительство новых оптических приборов. Ломоносовым было открыто существование атмосферы у пла­неты Венеры. Из трудов русских академиков Россия и весь мир впервые узнали о богатейшей флоре и фауне нашей родины, об ее географии и этнографии. В первый век своего существования русская Академия сдела­ла громадный шаг в деле изучения истории России. Русский язык стал предметом глубоких филологических изысканий Ломоносова, Тредьяковского и других ученых и поэтов.

В XVIII в. и в начале XIX в. русская Академия была вообще сино­нимом русской науки.

Однако уже в первой четверти XIX в. роль Академии начинает сни­жаться и ее функции во многом постепенно переходят к другим научным и учебным учреждениям. По регламенту Академии 1803 г. она определя­лась как «первое ученое общество в империи», задачей которого было «расширять пределы знаний человеческих, усовершенствовать науки, обогащать их новыми открытиями, распространять просвещение». В но­вом регламенте подчеркивалось государственное значение Академии и выставлялось требование «непосредственно обращать труды свои в пользу России, распространяя познания естественных произведений империи, изыскивая средства к умножению таких, кои составляют предмет народной промышленности и торговли, к усовершенствованию фабрик, мануфактур, ремесел и художеств, сих источников богатства и силы государства».

Но по самому существу своему Петербургская Академия, развиваясь и выполняя поставленные «положениями» и «регламентами» задачи, долж­на была утратить и действительно все больше и больше теряла свое моно­польное положение в государстве. В стране, в результате научной и попу­ляризаторской деятельности Академии, в итоге подготовки ею научных кадров возникали новые научные центры, университеты, ученые общества, специальные высшие школы. Московское общество испытателей природы, основанное в 1805 г., начинало до известной степени противопоставлять себя Петербургской Академии и пыталось играть роль Московской Ака­демии. Университеты Московский, Казанский, Харьковский, Дерптский становились самостоятельными и важными источниками науки. Академия по естественному и вполне правильному ходу вещей начинала черпать свои силы из этих университетов, а в отдельных случаях приходила с ними в столкновение. Достаточно напомнить ошибочные нападки академика Остроградского на Лобачевского.

Постепенно теряя свое монопольное положение, Академия наук как научное учреждение не снижала, однако, своего высокого уровня. В ее составе от поколения к поколению сменялись такие выдающиеся ученые, как химики Севергин и Захаров, физики Петров, Ленц, Якоби, математики Остроградский, Буняковский, Чебышев, биологи Бэр и Ковалевский, мно­гие выдающиеся историки, филологи, востоковеды.

Академия продолжала укреплять свою материальную научную основу. С 1839 г. она обогатилась Пулковской обсерваторией, получившей мировую известность. Широко выросли ее специальные музеи — Зоологический, Бо­танический, Минералогический. Богатство академических музеев исполь­зовалось академиками не только для научных занятий, но и для популяризации науки. В первые годы XIX в. на необходимости популярных лекций особенно настаивали такие академики, как Гурьев, Захаров, Озерецковский и другие, сами читавшие лекции по зоологии, ботанике, мине­ралогии, физике и химии. Лекции по физике сопровождались опытами, по минералогии и ботанике — демонстрацией образцов. Однако с разви­тием деятельности Учебного педагогического института в Петербурге, пре­образованного позднее в Петербургский университет, эти популярные лекции академиков постепенно утратили свое значение.

Центр тяжести русской науки явно начал перемещаться. Академия в отдельных случаях, как уже указывалось, входила в столкновение и про­тиворечие с другими научными учреждениями. В результате стала все яснее проявляться кастовая замкнутость привилегированной Петербург­ской Академии. Такое положение вещей в Академии отражало большой социальный процесс, происходивший в России и состоявший в усилении капитала и обострении отношений между дворянством, терявшим свои преимущества, и буржуазией. Вместе с тем росло антикрепостническое, революционное движение, захватывавшее передовую интеллигенцию, часть университетской профессуры и студенчество. Академия до послед­них десятилетий XIX в. стояла в основном на дворянских правительствен­ных позициях. Эта замкнутость и противопоставление Академии осталь­ной русской науке особенно усугублялись наличием многочисленных ино­странцев в составе русской Академии. Если в XVIII в. приглашение боль­шого числа иностранцев в Академию отчасти было оправданным, то в XIX в. оно было только «линией наименьшего сопротивления» и объясня­лось инерцией и специальной поддержкой этого направления со стороны царского правительства, опасавшегося «потрясения основ» со стороны русской части Академии.

В третьей четверти XIX в., в знаменитые 60 и 70-е годы, вопрос о за­силье иностранцев в Академии привлек широкое общественное внимание. Остановлюсь несколько подробнее на мало известной безымянной статье в газете «Русский мир» за 1861 г. — «Несколько слов о Санкт-Петербург­ской Академии наук», чрезвычайно характерной в этом отношении. «Неужели, — читаем мы в этой статье, — у нас в России и в самом деле уж такое безлюдье, что когда делается вакантным кресло академика, то, за неимением своих профессоров и ученых, нам непременно предстоит необ­ходимость выписывать из-за границы хоть несовершеннолетних, но зато иноземных ученых. Это доходит иногда до смешного. Так, в начале 40-х годов, по смерти академика Круга, открылась кафедра русской истории. В это время уже много русских ученых разрабатывали этот предмет, о котором иностранцы, по весьма естественной причине — по незнанию русского языка, не могут иметь даже посредственных сведений. Что же? Выбрали кого-нибудь из русских ученых, из русских профессоров исто­рии? Нет, выбрали иностранца — к а н д и д а т а, только кандидата университета, который, впрочем, обещался выучиться по-русски и затем изучить русскую историю[1]. Во время оно покойный Фусс был сделан не­пременным секретарем единственно на том основании, что он — родной внук великого Эйлера. Только во 2-е отделение Академии, в отделение русского языка и словесности, положительно никогда не выписывают иностранцев...»

«Неужели, повторяем,— читаем мы дальше в статье «Русского мира»,— у нас нет людей, которые могли бы с честью быть представителями в рус­ской Академии научного прогресса, например в области естествознания и особенно в области физиологии? Как не быть! Есть даже и такие, кото­рые два года тому назад удостоены Парижской Академией наук первой монтионовской премии за исследование нервной системы[2]. Сочинение «О внутреннем строении большого и спинного мозга у человека и позво­ночных животных» раскрыло истинное устройство нервной системы и определило составные ее элементы и физиологическое значение каждого. Замечательным, одним из первых физиологов нашего времени признали автора этого сочинения: покойный Гумбольдт, Иоганнес Мюллер, Вирхов, Рейхерт; сочинения его увенчали монтионовской премией Флуран, Милль, Эдварс, Райз, Серр, Клод Бернар. На отзыв таких людей, кажется, можно положиться. Мы отнюдь не хотим уменьшать и важных заслуг петербург­ских нерусских академиков... Но почему же, забывая о нашем соотече­ственнике, приобретшем почетную известность в ученом мире, обращались с предложением академического кресла к несовершеннолетнему гамбург­скому доктору?»

Автор цитируемой статьи в «Русском мире» со знанием дела проти­вопоставляет широкую издательскую деятельность русской Академии XVIII в., направленную на интересы просвещения русского общества, из­дательской деятельности Академии в середине XIX в., когда Академия почти ограничивалась изданием узко специальных мемуаров и бюллетеней, преимущественно на французском и немецком языках.

«Господа ученые академики, оставаясь на своей родине и не принимая на себя труда отправляться на житье в хладную варварскую землю des cosaques, могли бы также прекрасно у себя дома написать все, что написали и пишут они во всех этих Bulletins, Melanges, Beiträge. Наука не потеряла бы ничего, если бы они не воспользовались гостепри­имством и щедротами России, которой, опять-таки повторяем, нужны не ученые немцы, а просвещение, распространять которое взялись они, вы­писанные из-за границы академики».

«Говорят, что академические сочинения печатаются на иностранных языках потому, что иностранные ученые не знают по-русски. Скорее по­тому, что члены отечественной нашей Академии не знают по-русски. Если бы Петербургская Академия наук существовала для Германии и Фран­ции, то, пожалуй, еще можно было бы согласиться на то, чтобы издавались Bulletins, Melanges, Beiträge, но ведь она учреждена для распростра­нения просвещения в России. Во Франции академии издают свои труды по-французски, в Англии по-английски, в Германии по-немецки, в Италии по-итальянски, в Голландии по-голландски, в Швеции по-шведски, в Да­нии по-датски, а в России на всех возможных языках, кроме русского. Что же это такое? Уже не в Праге ли мы, не в Пеште ли, где австрийцы не дают ходу отечественному языку и заставляют писать непременно по-немецки? Да и там теперь этого уже не делают».

«Напрасно опасаются господа академики, что сочинений их, написан­ных по-русски, не узнают заграничные ученые. Теперь не только такие важные сочинения, как труды академиков, но даже летучие журнальные статейки, писанные по-русски, непременно немедленно переводятся за границей и на немецкий, и на французский, и на английский языки,— разумеется в таком случае, если эти сочинения заслуживают внимания иностранцев».

«Если академическое сочинение написано по-русски хорошо, то не бес­покойтесь за его судьбу; поверьте, что его переведут за границей. Но если оно не хорошо, то его не станут читать, на каком бы языке вы его ни написали».

Эта пылкая атака газеты на немцев-академиков симптоматична не столько потому, что в ней много говорится о немцах, сколько вследствие того, что она ясно показывает замкнутость Петербургской Академии и ее оторванность от русской интеллигенции в середине прошлого века. След­ствием этого было то, что передовая интеллигенция становилась все в более враждебную позицию по отношению к Академии наук. факт забаллотирования Менделеева в Академии вызвал целую общественную бурю, характерным выражением которой может служить статья академика Бут­лерова, опубликованная в газете «Русь» 13 февраля 1882 г. Статья оза­главлена: «Русская или только императорская Академия наук в Санкт-Петербурге?» Кончается она следующим чрезвычайно резким выводом:

«Последствия нынешнего положения Академии очевидны: интерес к де­лам Академии и симпатии к ней самой вполне исчезли в русском обще­стве; почин в научных предприятиях сравнительно редко принадлежит Академии, а сосредоточивается большей частью в разных ученых обще­ствах; на ученых международных конгрессах представителями русской науки являются нередко не академики, а ученые, к Академии не при­надлежащие; русские ученые труды минуют издания Академии и появ­ляются в свет другими путями. Представляется, наконец, даже полная возможность спрашивать: полезна или вредна для русской науки Акаде­мия в ее настоящем состоянии и виде?».

Такая резкая и во многом обоснованная критика, раздававшаяся к тому же из недр самой Академии, вынуждала к большим переменам. Этого же требовала и общая экономическая и политическая обстановка в России, создавшаяся в 80 и 90-х годах. Россия окончательно вступила на капита­листический путь. Это сказывалось в подъеме частной крупной промыш­ленности и частного железнодорожного строительства. На очередь встал рабочий вопрос как один из основных вопросов внутренней социальной политики. Выразителем нового политического и экономического курса были министры Бунге и Витте. Рост влияния буржуазии в области науки и техники выразился в значительном усилении деятельности ученых об­ществ, таких, как Вольное экономическое и Русское техническое. На XIX съезде естествоиспытателей и врачей в 1894 г. было свыше 2000 участников, и Академия наук занимала там далеко не первое место. Стала расширяться сеть высшего технического образования, учреждались новые большие, хорошо оборудованные учебные институты, как политехниче­ские в Петербурге и Томске. В первых рядах университетской науки стояли такие замечательные ученые, как Менделеев, Столетов, Тимирязев, Сеченов, которых Академия опасалась включить в свой состав.

В середине XIX в. Академия наук дальше всего отошла от тех особен­ностей, которые в положительную сторону отличали ее в XVIII в. В 60 и 70-е годы, в эпоху особенно сильного роста естествознания, техники и всей науки в России, Академия наук стала очень похожей на многие западноевропейские академии с их кастовостью, замкнутостью и малой эффективностью.

Процесс оживления Академии, переход на новые пути наметился лишь в конце XIX в.

Единственным начинанием, которое правительство систематически стало проводить в Академии в связи с новой политической и обществен­ной обстановкой, была руссификация Академии. Но вместе с тем, незави­симо от правительства, сначала очень медленно, затем все с большим ускорением начался процесс глубокого изменения лица Академии наук, превращения ее из замкнутого учебного ведомства в национальный уче­ный центр. Это сказалось в изменении состава самой Академии, в улуч­шении ее институтов, лабораторий и музеев и в проведении некоторых крупных научных предприятий (например, создание больших геофизи­ческих учреждений и сети метеорологических станций по всей стране).

Академия начинает терять типичные черты привилегированного пра­вительственного органа и в эпоху революции 1905 г. становится в ряде случаев в явную оппозицию правительству. Известная «Записка 342 уче­ных», опубликованная в газетах в 1905 г., содержала резкую критику правительственной политики в области просвещения народа. Среди подписавших эту записку с самого начала было 16 академиков, т. е. почти половина тогдашнего состава Академии. Конечно, эта оппозиция была еще очень робкой и нерешительной; Академия сразу отступала и подчи­нялась при малейшем правительственном окрике. Так случилось, напри­мер, при известных выборах Максима Горького в почетные члены Ака­демии, когда по правительственному предложению эти выборы были аннулированы.

Новые веяния в Академии наук, понимание неудовлетворительности ее работы и поиски новых путей ясно обнаружились в эпоху первой миро­вой войны, когда по инициативе ряда академиков было создано своеобраз­ное, невиданное ранее в Академии широкое учреждение, так называемая Комиссия естественных производительных сил России (КЕПС). Задачей этой Комиссии ставилось издание сводного труда, в который должны были войти обзоры состояния уже известных природных богатств страны, энер­гетических ресурсов, полезных ископаемых, растительных и животных богатств и обзор химических производств, основанных на использовании естественных богатств. Комиссия должна была взять на себя задачу раз­решения многих специальных вопросов и изучение еще плохо исследован­ных и мало использованных природных объектов: горючих и благородных газов, месторождений соли, олова, свинцовых и цинковых руд. Намечалось также обнаружение и освоение способов добычи редких металлов — пла­тины, магния, висмута, бария и т. д. В Комиссию, помимо академиков, вошли ученые и инженеры многих других сторонних научных учрежде­ний и промышленности. В Комиссии поднимались большие организацион­ные вопросы: о необходимости объединения научных сил, о создании сети исследовательских институтов, о подготовке средних технических кадров и т. д. Комиссия становилась академией внутри Академии. Весьма симпто­матичным было привлечение к работе в Комиссии многих ученых извне. Академия явно стремилась покончить со своей изолированностью. Правда, работа КЕПС в 1915–1916 гг. протекала еще медленно, выпускались не­многие книги и очерки по вопросам «естественных производительных сил», было. проведено несколько небольших экспедиций для изучения место­рождений бокситов, глин, исландского шпата, никеля, запасов солей. Ко­миссия поставила некоторые исследования по отысканию методов получе­ния железных сплавов, по использованию отработанных кислот, по получению металлического магния. При этом работа производилась глав­ным образом не в Академии, а в других научных учреждениях.

Предреволюционные годы были временем общей неудовлетво­ренности той работой, которая шла в недрах Академии. Прогрессивная часть ака­демиков с полной ясностью отдавала себе отчет в том, что Академия совершенно недостаточно помогала своей стране. Делались попытки про­бить стену, отделявшую русскую передовую общественность от Академии и вернуться до известной степени к обычаям Академии первых десятилетий ее существования. Академия возвращается к популяризатор­ской деятельности. Примером этого может служить широкое празднование ломоносовского юбилея в 1911 г. и хорошее начинание по массовому изданию классиков русской литературы — Лермонтова, Грибоедова, Коль­цова, Баратынского.

В тот исторический момент, когда разразилась гроза Великой Октябрь­ской социалистической революции, передовым людям, работавшим в Ака­демии, стало уже совершенно ясно, что так дальше продолжаться не мо­жет, что Академия обязана резко изменить характер своей работы и оправ­дать занимаемое ею первое место в науке родной страны.

Для всей отечественной науки Октябрьская революция положила начало совершенно новой эпохи, главная особенность которой состояла в том, что наука становилась важнейшим государственным и народным делом. Если для Петра I государственное значение науки было очевидным, то его преемники на русском престоле рассматривали науку в лучшем случае как некоторую неизбежную, но мало значительную деталь госу­дарственной машины. Государство требовало от Академии наук некото­рой консультационной деятельности, участия в подготовке научных кад­ров, а также внешней парадности, но очень мало интересовалось иссле­довательской деятельностью Академии. Научное исследование оставалось личным, частным делом каждого ученого или академической коллегии. Все время возраставший интерес к науке, особенно во второй половине XIX в., был исключительно общественным, а не государственным, не правительственным. Весьма симптоматичным в этом отношении было сосредоточение научной активности в добровольных ученых обществах, в частных высших учебных заведениях и даже в частных научно-исследо­вательских институтах, которые стали создаваться незадолго до революции в Москве и Петербурге.

Для большевистской партии и молодого советского государства наука стала необходимой опорой. Само новое государство должно было строиться на научной основе великого социального учения марксизма-ленинизма. Развитие отечественной науки и техники, рост научных кадров были условием успеха предстоявшей индустриализации страны, подъема сель­ского хозяйства и военной мощи.

Советское правительство сразу раскрыло перед русскими учеными совершенно невиданные ранее перспективы и масштабы научной работы. Для победившей революции была ценна всякая научная инициатива, был дорог каждый ученый, старый и молодой, выдающийся и начинающий. Советское правительство с первых же месяцев щедрой рукой оказывало помощь научно-организационным начинаниям. Замечательным результа­том этой щедрости и широты было создание в первые же годы советской власти большого числа новых исследовательских институтов в разно­образных областях знаний и техники. Развилась особая, ранее почти не известная в России форма организации научной работы. До революции наука культивировалась в Академии, в высших школах и ученых обще­ствах. В первые революционные годы центр тяжести научного исследова­ния переместился в специальные институты, состоявшие при различных наркоматах и ведомствах. Таким путем возникал Физический институт в Москве, Государственный оптический институт в Ленинграде, Централь­ный геологоразведочный институт, Ленинградский физико-технический институт, Центральный аэрогидродинамический институт в Москве, Все­союзный электротехнический институт, Институт растениеводства и дру­гие обширные научные учреждения по разным областям знаний. Инсти­туты оборудовались с невиданным ранее богатством и быстро вырастали в действенные источники научного прогресса. Они стали притягательным центром для молодежи, кончавшей высшие школы и шедшей в дорево­люционное время в основной массе своей на производство и на преподава­тельскую работу. Исследовательские институты сделались, таким образом, очень важным и эффективным местом подготовки молодых ученых. Если просмотреть ряды советских ученых наших дней, занимающих руководя­щее положение в науке, то среди них значительное большинство окажется принадлежащим к кадрам, подготовленным в первые революционные годы.

В первые месяцы советской власти старая Академия еще не понимала всей широты и глубины происшедшей перемены и ее значения для даль­нейшего роста науки. Между тем Советское правительство относилось к Академии с особым вниманием, большим, чем к другим научным учреж­дениям, доставшимся Советской стране в наследство от дореволюционной России. Когда В. И. Ленин узнал о систематическом изучении естествен­ных производительных сил в России, начавшемся в Академии накануне революции, он набросал свой известный план научно-технических работ, в котором указывал, что Высший Совет Народного Хозяйства должен немедленно дать Академии наук ряд поручений экономического и техни­ческого характера. Совет Народных Комиссаров на заседании 12 апреля 1918 г. постановил: «Принципиально признать необходимость финансиро­вания соответственных работ Академии и указать ей как важную и неот­ложную задачу систематическое разрешение проблем правильного рас­пределения в стране промышленности и наиболее рациональное исполь­зование ее хозяйственных сил». Эти указания правительства побудили Академию наук к пересмотру ее работы. Из небольших секций Комиссии естественных производительных сил стали вырастать новые институты и в самой Академии и вне ее. Так возникли Институт физико-химическо­го анализа, Государственный радиевый институт, Физико-математический институт и другие. Эти институты имели во многих случаях вполне опре­деленное направление работы, связанное с конкретными задачами техники для использования естественных богатств. В трудное время гражданской войны Академия наук организовала большую экспедицию по исследова­нию Курской магнитной аномалии, за ходом работ которой с большим вниманием следил В. И. Ленин. Новая струя в жизни Академии захватила все отрасли знания, в ней сосредоточенные, — математику, физику, химию, геологию, астрономию, биологические науки, языкознание.

Такое оживление работы Академии в это время вовсе не было исклю­чительным. С поразительным подъемом развивалась вся советская наука — в высших школах, в новых специальных институтах. Академия наук утра­чивала свое монопольное положение еще в большей степени, чем в XIX в. и в предреволюционные годы. Академия, несомненно, была нужна совет­скому государству, но не менее нужны были также и другие научные учреждения, начавшие охватывать все отрасли государственной жизни. По мере дальнейшего роста Академии стал вопрос о ее месте и роли в общей разраставшейся научно-исследовательской сети Советского Союза.

Партия и правительство с первых же месяцев советской власти всемерно помогали Академии в ее научных начинаниях и в поисках новых органи­зационных форм. Ряд важных правительственных постановлений вполне определил положение Академии в Советском Союзе.

27 июля 1925 г. Центральный Исполнительный Комитет и Совет На­родных Комиссаров Союза ССР постановили признать Российскую Акаде­мию наук высшим научным учреждением СССР. Это правительственное постановление выделяло Академию из всей сети научных учреждений и разраставшейся научной армии страны и вместе с тем ставило перед ней новые большие и важные задачи. В своей речи на юбилее Академии наук 5 сентября 1925 г. М. И. Калинин высказал пожелание 200-летнему юбиляру: «Теснее связаться с революционными массами народа, оттуда черпать творческие соки и туда возвращать результаты побед человече­ского разума над силами природы». «С сегодняшнего дня, — говорил Ми­хаил Иванович, — наша Академия наук становится не только Российской, но и Общесоюзной и должна концентрировать творчество всех народов, населяющих Советский Союз. Я не сомневаюсь, что Академия наук Совет­ского Союза займет подобающее место в строительстве нового общества, обеспечивающего действительное братство, братство народов в строитель­стве коммунизма». 1929 год, ставший, по известному определению това­рища Сталина, «годом великого перелома на всех фронтах социалистиче­ского строительства», был переломным годом и в истории Академии.

Во время новых, невиданных ранее по масштабу выборов в Академию широко влились новые силы, новая советская наука и техника в лице советских ученых и инженеров, проявивших свои знания и таланты на поприще социалистического строительства.

14 декабря 1923 г. Центральный Исполнительный Комитет СССР при­нял постановление о передаче Академии наук в ведение Совета Народных Комиссаров СССР в целях достижения более полной связи работы Акаде­мии наук СССР с практикой социалистического строительства и для уста­новления планомерного и тесного сотрудничества Академии наук с народ­ными комиссариатами и Государственной плановой комиссией.

Конкретизацией этого важнейшего для развития Академии решения было новое постановление Совета Народных Комиссаров СССР от 25 апре­ля 1934 г. о переводе Академии наук СССР в Москву. Перевод Академии в Москву означал решительное изменение в работе Академии, в ее объеме и задачах. В Москве она быстро стала превращаться в действенный огром­ный центр советской науки. Выражением этого было, в частности, слияние Коммунистической академии с Академией наук СССР. Это слияние озна­чало появление в Академии, впервые в ее истории, целого ряда обще­ственных наук — философии, экономики, права, ранее в ней не пред­ставленных.

23 ноября 1935 г. Совет Народных Комиссаров СССР утвердил новый устав Академии наук СССР, в котором определялись основные задачи Академии и ее место в общей сети научных учреждений страны. «Акаде­мия наук Союза ССР, — гласит пункт 1-й устава, — является высшим на­учным учреждением СССР, объединяющим наиболее выдающихся ученых страны». По пункту 2-му устава «основной задачей Академии наук является всемерное содействие общему подъему теоретических, а также при­кладных наук в СССР, изучение и развитие достижений мировой научной мысли. В основу своей работы Академия наук полагает планомерное ис­пользование научных достижений для содействия строительству нового социалистического бесклассового общества». Пункт 3-й устава определяет характер работы Академии. По этому пункту Академия наук: «а) сосре­доточивает свою работу на крупнейших ведущих проблемах науки во всех ее отраслях; б) изучает природные богатства и производительные силы страны, а также культурные и экономические достижения человечества и содействует их своевременному и рациональному использованию; в) со­действует повышению квалификации научных работников СССР; г) об­служивает высшие правительственные органы СССР организацией научной экспертизы».

Перечисленные постановления и все время возраставшее внимание Коммунистической партии и Правительства и их огромная помощь позво­лили Академии в быстрый срок измениться глубоко и по существу. Старая Академия с ничтожным количеством исследовательских учреждений и с довольно большим числом музеев и архивов превращалась из года в год в громадную ассоциацию специальных научно-исследовательских инсти­тутов с хорошим оборудованием и большими кадрами выдающихся спе­циалистов. Состав Академии был несколько раз (в 1929 г., в 1932 г. и т. д.) пополнен большим числом выдающихся ученых, работавших ранее в дру­гих учреждениях и ведомствах.

В новых условиях Советская страна выделила в Академию обширные кадры выдающихся специалистов, выросших и подготовленных на родной почве. Таким образом, Академия, в течение веков остававшаяся во многом чуждой в своей стране, теснейшим образом связалась с нею. Руководящие кадры стекаются в Академию со всего Советского Союза, из всех его республик, из всей сети научных учреждений. Академия тем самым подня­лась и количественно и качественно и стала действительным, а не только по уставу высшим научным учреждением своей страны.

Государственный характер советской Академии наук выразился с осо­бенной четкостью в составлении планов научной работы, которые Акаде­мия представляет на утверждение Правительства, так же как и отчеты о своей работе. Деятельность Академии посредством плана стала кон­центрироваться на очередных больших задачах, стоявших перед социа­листическим строительством. В планах Академии нашли свое отра­жение требования промышленности и сельского хозяйства в эпоху пятилеток.

Положение Академии наук как высшего научного учреждения Советской страны определилось не только характером ее работы, сосредоточен­ной на крупнейших проблемах науки, но также и ее ролью в координации научно-технической деятельности прочих исследовательских учреждений Советского Союза и промышленности. Сессии Академии наук СССР по многих случаях превратились во всесоюзные научные съезды по опреде­ленным вопросам. Таковы были выездные сессии Академии в 1932 г. на Урале и в Кузбассе, мартовская сессия 1936 г., посвященная вопросам организации научного исследования в области физики, и т. д. Академия стала организатором огромного числа специальных конференций и сове­щаний по важным очередным вопросам науки и техники, на которые со всех концов Советского Союза собирались ученые и инженеры, работаю­щие в различных учреждениях и ведомствах. Эта сторона деятельности Академии позволила ей установить реальные, живые связи со всеми научно-техническими силами страны и с промышленностью и во много раз усилить эффективность своей работы. Все шире и чаще стала практи­коваться кооперация научной работы Академии с работой отраслевых институтов, высших школ и заводов. Академия с каждым годом становит­ся все более действенным центром большой научной армии, выросшей у нас на родине за советские годы.

В XVIII в. Академия была единственным источником науки. В XIX в. вне Академии выросла большая научная сила, но царская Академия не су­мела установить с ней нормальные деловые связи; Академия изолирова­лась и стала терять свое значение. Только советская власть, постоянное внимание и заботы Партии и Правительства влили новые силы в Акаде­мию, подняли ее на новую, ранее невиданную высоту. Советская Академия установила тесные деловые связи со всей остальной советской наукой.

Огромным испытанием для Академии наук, как и для всей нашей страны, была Великая Отечественная война. В условиях эвакуации, в ус­ловиях, когда многие ученые в порыве патриотического энтузиазма поки­нули институты и лаборатории и пошли на фронт для непосредственной борьбы с заклятым врагом, Академия наук с полным напряжением сил продолжала свою работу, полностью направленную на удовлетворение запросов фронта и оборонной промышленности,

Среди огромных забот и тревог военного времени Партия и Правитель­ство постоянно помнили об Академии, помогая ей во всем и давая ей руководящие указания.

Помощь Академии наук СССР Советской Армии и оборонной промыш­ленности выразилась в решении бесчисленных малых и больших научных и технических задач, выдвигавшихся перед нею в разных областях зна­ния. В великой победе Советской Армии над врагом была и доля участия советских ученых.

16 июня 1945 г. Совет Народных Комиссаров СССР и Центральный Комитет ВКП (б) в своем приветствии Академии наук СССР по поводу ее 220-летия писали: «В дни войны советские ученые вели успешную работу, помогая своим трудом фронту и народному хозяйству нашей страны. Советские ученые внесли ценный вклад в дело разгрома врага».

Наступившая после великой победы мирная пора и период восстанов­ления потребовали от науки, и прежде всего от Академии наук, новой мо­билизации, нового сосредоточения ее сил. Для советских ученых програм­мой действия сделалась задача — в ближайшее время превзойти своей работой достижения зарубежных стран.

Советская Академия давно перестала жить изолированно. Посредством своих многочисленных филиалов и баз, при помощи подготовленных ею новых самостоятельных академий в ряде советских республик, Академия наук оказывает непосредственное влияние на громадную научно-иссле­довательскую ассоциацию, учреждения которой расположены по всему Советскому Союзу, от Сахалина до Закавказья и Средней Азии. Вместе с тем Академия поддерживает конкретную деловую связь с отраслевыми институтами и промышленностью. Таким образом, она действительно в значительной мере руководит всей советской наукой и техникой. Но она не просто организует научные учреждения, она ими руководит и им помогает. Такой стала старая Академия в новых, живых творческих советских условиях, когда рухнули стены, отделявшие ее от страны, и весь народ стал судьей, ценителем и потребителем ее научных достижений.

Оглядываясь на длинный путь развития нашей Академии, мы видим, что в самом начале ее истории она была поставлена на службу тогдаш­нему государству, и в тех трудных условиях, в которых она находилась, она выполняла эту задачу.

Несколько скрашивая положение Академии в XVIII в., ее можно на­звать Ломоносовской Академией. Ломоносов был лучшим, гениальным выразителем существа, задач и достижений этой Академии. В XIX в. Ака­демия перестала быть Ломоносовской; она во многом оторвалась от своей страны, превратившись в кастовое учреждение, в отдельных случаях про­тивостоявшее передовой науке. Победа Великой Октябрьской социалисти­ческой революции вдохнула новую жизнь в старую Академию, придала ей новый смысл и значение, связала ее, наконец, неразрывными узами с наро­дом. История советского периода Академии ясно показывает ее дальней­шие пути. Вместе со всем народом, под руководством Партии и Правитель­ства наша Академия пойдет и дальше по твердой, прямой дороге, проло­женной Октябрьской революцией, к коммунистическому обществу с его широчайшей культурой и наукой, составляющей достояние всего народа и полностью направленной на службу народу.

 

 

Источник: С.И.Вавилов. Собрание сочинений. Т.3,

М.: Изд-во АН СССР, 1956, с.798-816.
Первоначальная публикация в кн. «Вопросы истории отечественной науки.
Общее собрание АН СССР 5-11 января 1949 г.». Изд-во АН СССР, М.-Л., 1949.

 


[1] Вероятно, речь идет об академике А. А. Кунике, избранном в качестве адъюнкта 5 октября 1844 г. после смерти Круга.

[2] Профессор Военно-медицинской академии Н. М. Якубович, впоследствии избранный адъюнктом Академии наук. Эпизод с Якубовичем подробно изложен в книге X. С. Коштоянца «Очерки по истории физиологии в России», стр. 170 и cл.